Читать онлайн книгу "Воспоминания Олигофрена. Я – самое фантастическое преступление моей мамы"
Воспоминания Олигофрена. Я – самое фантастическое преступление моей мамы
Алексей Ратушный
Эта книга писалась всю жизнь. Публиковалась сначала на ХайВее, затем на Прозе ру. Но остаётся по-прежнему самым моим незаконченным произведением. И мне не хочется уже ничего в ней переставлять. Номера глав остались от публикации на ХайВее. Но читать её можно с любой страницы. С любой строчки. Это реальные попытки бедного автора извлечь из памяти неостанавливаемые мгновения.
Воспоминания Олигофрена
Я – самое фантастическое преступление моей мамы
Алексей Ратушный
© Алексей Ратушный, 2019
ISBN 978-5-0050-9890-0
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Воспоминания Олигофрена
Эта книга писалась всю жизнь. Публиковалась сначала на ХайВее, затем на Прозе.ру. Но остаётся по-прежнему самым моим незаконченным произведением. И мне не хочется уже ничего в ней переставлять. Номера глав остались от публикации на ХайВее. Но читать её можно с любой страницы. С любой строчки. Это реальные попытки бедного автора извлечь из памяти не останавливаемые мгновения. В ожидании Скорого «Свердловск – Севастополь».
АЛОЕ ПОЛЕ. АММОНАЛ
Аммон – Ал!
А… м-м… Он ал!
Он ал!
Ал!
Ал!
Шашка аммонала – это круглый и длинный как знаменитый китайский фонарик цилиндр, обёрнутый ярко красной, практически алой бумагой. Один такой цилиндр взрывчатого вещества весит сто грамм. Их связывают обычно в пачки – по 5 штук (полкило). Необходимое количество шашек снабжают взрывателем к которому тянется разноцветная пара электрических проводов. Провода на катушке растягиваются на километры.
Чем хорош аммонал? Да тем, что он прекрасно чувствует себя в воде. Опускаем такой цилиндр или связочку в ствол пробуренной скважины – отходим метров на двести и жмём на кнопку взрывателя. По проводам бежит ток, взрыватель даёт искру – всё! Взрыв необходимой силы на необходимой глубине получен. На нужном расстоянии от скважины, где взорван аммонал располагаются наши датчики, которые чутко реагируют на любые сотрясения почвы. К датчикам от точки взрыва приходят разнообразные группы волн. Одни идут прямо к датчику, другие распространяются хитрее, летят вглубь, потом отражаются от чего-то там внизу и летят обратно. Потом люди сидят в камералках – чистых и светлых комнатах, и весь год расшифровывают данные, полученные нами при взрыве. И узнают, что там, в земле находится. То ли нефть, то ли газ. То ли какие другие полезные нам ископаемые… Всё это называется одним коротким словом: геофизика.
Моя мама – инженер геофизик, начальник отряда, испытывающего новое портативное геофизическое оборудование. Я – семнадцатилетний рабочий этого отряда. Моя задача проста: бегать по лесу с красным флагом, алым, как пионерский галстук, алым как свежая – свежая кровь. И отпугивать всех, кто идёт в сторону скважины по лесу. Предупреждать и не пускать. А если кто-то особенно непослушный – криком предупреждать своих подрывников, что взрывать пока нельзя.
Каждое утро наш шестьдесят девятый (Газ-69 – на таких в своё время вся милиция ездила) затаривается на складе тридцатью – пятьюдесятью килограммами аммонала. И мы едем «в поле» на живописные склоны гор в окрестностях поселка Светлый, что в Челябинской области. Красивы склоны Уральских гор. Тучные стада облаков пасутся над отрогами Южного Урала. Березовые рощи сменяются ельничками, ельнички соседствуют с осинниками. И вся эта красотища на фоне обширных пространств, покрытых изумрудной травой.
В конце рабочего дня вся не взорванная взрывчатка должна быть по акту уничтожена.
Тут проблем особых нет – выбираем яму в лесу поглубже, складываем всю эту массу взрывчатки – килограмма два-три, а другой раз и все пять – плотненько на дне и расходимся – подрывники в одну сторону, тщательно осматривая местность, я в противоположную. Взрыв. Тяжёлые комья земли и камни летят на сто-двести метров. В воздухе стоит специфический запах. Этот запах нельзя спутать ни с каким другим запахом на земле. Кто хоть раз ощутил – уже не забывает.
И так вот день за днём – всё лето.
А двадцать шестого августа случилось поразительное.
Оставалось восемнадцать килограмм взрывчатки – то ли взрывы были небольшой мощности, то ли что то поломалось в оборудовании, то ли фотобумага в самописцах закончилась… в общем много её осталось – этой алой мерзости цилиндрической формы.
А мы уже распустились все окончательно: всё нам – мастерам нипочём. Вот и сговорились: весь отряд двинулся к посёлку через лесочки – грибочки собирать. А мы с подрывником и водителем решили так: они отъедут взрывать на километр дальше за поле, а я из ямы рвану к ближайшему лесочку – минуты за три убегу уже далеко, естественно осматривая окрестности. Но яму мы выбрали в центре огромного поля, так что там особенно и осматривать было нечего. Пусто кругом. В общем я внизу в яме принимаю эти алые цилиндрики, укладываю их живописными горками так, чтобы надёжно они сдетонировали. А к каждой связке – своё ответвление проводов разноцветных со взрывателями идёт. В общем они подали мне последние две полукилограммовые пачки и говорят:
– Ну, минут через десять рванём. Успеешь?
– А чего тут успевать? Ещё минутка и полечу! – отвечаю я им радостно.
– Ну мы поехали, – говорят они, – поспешай!
И слышу я – завёлась наша славная извозчица и Генка с Витей убыли разматывая катушку моей судьбы.
За минуту разложил я свои сокровища – целая полянка получилась из алых цилиндриков.
Так вот и увидел я его впервые – Алое поле. Ну и рванулся я из ямы наверх, а один из проводков зацепился за мой кед и запутался вокруг моей ноги. Затянулся.
Тут надо сказать об этих проводочках: взрыв их конечно обрывает только так. Но это взрыв. А руками вы их не разорвете. Там проволочка в несколько жилок идёт, стальная. Не шухры-мухры, как говорится. В общем я начал её распутывать, а сам секундочки считаю. И знаю, что у меня этих секундочек никак не больше четырёхсот – ведь ещё и отбежать надо успеть. Вот где математика школьная мне сгодилась. Вот где таблицу умножения, которую я с тётей Роной учил наизусть да Нине Игнатьевне потом на уроках докладывал пришла ко мне на выручку. И ошибаться нельзя, и считать правильно нужно. Через «и». Это я потом узнал, что «и» входит в состав четырёх самых главных слов планеты. А тогда я только точно знал, что так секундочки правильными получаются. Одну ногу я за двести секунд освободил – смотрю – а на второй два узла! И стал я эти узлы потихоньку снимать – да не снимаются. И тогда стал я взрыватели из шашек рвать и в сторону отбрасывать. А их штук тридцать или сорок. Но я быстро их выдёргиваю. А передо мною только поле алое да изумительной красоты мерзость лежит. Мерзость – она всегда всех красивее. Это я на той алой полянке понял. Когда оставалось по моим подсчетам секунд тридцать – заискрились детонаторы, защелкали. Потом – не знаю как скоро, заурчал моторчик. И слышу я над собой голос мамы. И Генка над ямой стоит. И смеется. Смеётся, потому что это у него шок такой. Вторую ногу мне с помощью ножа минуты три освобождали, да и первая правая вновь запуталась. В общем её тоже вырезать из клубка проводов пришлось. А Алое поле мне с тех пор регулярно снится. Огромное поле – а на нём цветы диковинные – цилиндриками и из них тычинки разноцветных проводков торчат.
Там, на этом поле понял я, что смерть она всегда рядом с нами. Только не успеешь сообразить, что сделать, и она тут как тут. Как я тогда понял, что надо эти детонаторы вырывать – уж и не знаю. Но сработала во мне какая-то странная пружина – и открыла мне движение ведущее к жизни.
А мы все на Алом поле живём. Только мало кто эту истину понимает. Пока сам на то поле не попадёт…
Уже много лет спустя ехали мы по Челябинску в троллейбусе – а я в Челябинске часто бывал, да в центр до той поры не попадал ни разу. И не знал. А тут едем мы и водитель в микрофон, как водится, объявляет: «Следующая остановка – Алое Поле». Я как услышал – вздрогнул. И стало мне не по себе. Оказывается это центральная площадь в Челябинске так называется. И вспомнил я тогда другое название: Красная площадь. А ведь тоже по сути – Алое поле! А она и вправду Алая…
Красной площади – тишина…
АЛОЕ ПОЛЕ. УМАНЬ
mm
Аня спрашивает Ваню:
– Что отличает мужчину от женщины?
Ваня не задумываясь отвечает ей:
– Ум, Ань!
mm
Марьяшу и Маньяшу – сестёр – близнецов все окружающие называли не иначе, как «Мани». И если задавался вопрос:
– У кого можно списать решение задачки? – в ответ часто можно было услышать незатейливое:
– У Мань!
mm
Когда тётя забывала что-нибудь вовремя выключить или включить, она самокритично проговаривала:
– Ума – ни!
mm
Вы можете немало раз прочесть, что одно из первых, крайне неприятных окружений советских войск летом 1941 года произошло под Уманью. Но нигде пока я не встретил подробного описания этого окружения
mm
От Киева до Одессы 464 километра. Где-то посередине этой трассы находится город Умань, от которого идет ответвление на Крым…
Умань – это развилка, где можно повернуть и на Севастополь, и на Одессу…
mm
Затумань… затумань…
Затуманились глаза!
Начина, начина
Начинается война.
Разлива… разлива…
Разливается гроза
Ждёт она его три года
Да напрасно ждёт она…
mm
Он дико хотел спать. Ничего больше в этой жизни он не хотел так сильно.
Но спать было нельзя.
Глаза слипались, но он разжимал веки руками, разминал их, тёр…
Он играл текстами, параллельно пытаясь найти выход из окружающей его действительности.
Он смертельно хотел спать.
И если бы смерть не вилась так близко, он бы непременно заснул.
Смерть должна была наступить через четыре часа.
Он сидел запертым в странном здании.
Точнее в одной из комнат этого странноприимного дома.
Он был обязан найти выход и из этого безвыходного положения.
Его милый добрый охранник отправился поспать.
Сначала он долго заводил старый допотопный будильник.
Потом тщательно запирал дверь на ключ и на навесной замок и ещё на какую-то цепь.
Наконец, зевая, посоветовал:
– И ты поспи. А то начнут резать тебе кожу на полоски, а ты ещё и не выспался…
После чего, наконец, удалился на кухню, дверь которой была открыта в этот же самый коридорчик. И вскоре уже сладко похрапывал.
Таким образом представлялся мизерный шанс.
Что-то надо было сделать, но что?
Только теперь он сидел, курил сигарету, и размышлял о путях спасения.
Нужно было или порвать все цепи и разогнуть все решётки, но это могло разбудить охранника, и тогда не миновать больших неприятностей…
Либо прорываться сквозь зарешеченные окна, или сквозь пол, или сквозь потолок…
Впрочем, может быть, стоило поискать выход сквозь стену?
mm
Надвига… Надвига…
Надвигается проста
Наша песня не допета
Вновь за Родину, за Ста….
mm
Занимался рассвет.
Рассвет 21 сентября 1941 года.
Воздух был удивительно чист, прозрачен и свеж.
Всё происходящее казалось Августу Кляйсту просто нереальным.
Над полем боя вращалось в лучах восходящего солнца марево.
И всё это поле, усеянное остовами сгоревших машин и горами мёртвых тел, казалось алым от этого жуткого сочетания солнечного света, моря багровых пятен спекающейся крови и черных вкраплений горелой резины и плоти…
Пирятин… это имя города Август запомнит на всю жизнь…
mm
Теоретически можно было поискать вход в подпол и выход из подпола наружу.
Ещё можно было предположить, что в брусовом устройстве стены есть слабое место – вставочка из бруса, которая держится только мхом и нагель которой либо слишком короток, либо просто уже подгнил.
Он докурил сигарету и медленно двинулся вдоль стены, осторожно надавливая на побеленные брусья ладонями обеих рук. Минут через пятнадцать он обнаружил то, что искал. Вставка была искусно замаскирована. Но мастерам, строившим дом, не удалось обмануть его. Ведь когда-то он и сам строил так дома. Он начал медленно раскачивать вставку. И вдруг она подалась и вывалилась наружу почти без стука. И тут обнаружилось. Что под вставкой есть ещё одна, половинная и над ней – тоже! Это было кем то заботливо приготовленное окно! Небольшое, но достаточное, чтобы пролезть в него. Раздумывать было некогда. К домику в подмосковном лесу подкрадывался рассвет. А с рассветом должны были появиться по его душу Исполнители.
Он выполз наружу. Затем не поленился вставить всё на место аккуратно и тихо. И метнулся в сосняк, рассыпая за собой содержимое остатков в пачке «Бонд»… Через сорок минут он выбрался на оживлённую подмосковную автостраду и стал голосовать. Конечно в этом был некоторый риск – по трассе могли ехать и Исполнители. Но его воодушевляли три надежды: во-первых он надеялся, что они его не знают, а потому и не узнают. Во-вторых по его расчетам они еще не могли появиться, было где-то около четырёх утра. И, в третьих – ему казалось, что это не обязательно та самая трасса, по которой ни вообще должны были появиться. Минут через двадцать около него притормозил какой-то сердобольный автобус и взял до Москвы бесплатно. Едва они отъехали, как навстречу им попался тот самый четыреста шестьдесят девятый уазик с собачками, нарисованным на дверях и капоте. Который так ярко запомнился ему вчера у входа в этот такой приветливый с виду домик. Это ехали за ним!!
mm
И если есть те, что приходят к тебе,
Найдётся и тот, кто придёт за тобой…
(Илья Валерьевич Кормильцев)
mm
Они тебя будут на полоски резать!
А жаль. Хорошие у тебя песни.
Но ты пойми – отпущу я тебя, они порежут меня.
В этом нет ничего личного. Просто у меня выпало такое вот дежурство.
Сначала они дадут собачкам за тобой побегать. А потом потренируются в стрельбе по твоим рукам и ногам. Ну а потом каждый должен будет отрезать от тебя, ещё живого, полоску мяса, чтобы все были замазаны, чтобы все были этим повязаны. Их будет человек семь – восемь… Боевики. Им же надо где-то тренироваться. Вот на таких, как ты, они и упражняются….
mm
Он перебирал и перебирал в памяти все фразы своего незадачливого охранника, и всё ещё не верил своему спасению. Огромный мегаполис наваливался на него как новый день. Но, несмотря на чудовищную усталость, он совершенно не хотел спать. Теперь он хотел только одного. Выжить и отомстить.
mm
«А когда отгрохочет, когда отгорит и отплачется,
И когда наши кони устанут под нами скакать,
И когда наши девочки сменят шинели на платьица
Не забыть бы тогда! Не простить бы! И не потерять!»
(Владимир Семёнович Высоцкий)
БУДУ РАДОВАТЬСЯ!
Мне 62! Шестьдесят два с половиной года!
До точно «с половиной» три дня осталось.
16 июня сбудется.
Время самое для меня рискованное – на другой стороне от Солнца.
Я это однажды подробно расписал!
Высоцкий Володя родился 25 января, а умер 25 июля!
Организм наш так устроен, что на другой стороне Солнца он наиболее ослаблен…
А между тем я тут выяснил, что средняя продолжительность жизни в России у мужского пола – 63 года!
То есть я как бы уже нажился.
Как бы уже и пора!
Вот и пенсии собираются подтянуть к этому сроку.
Тогда мужики в основном пенсий получать не будут!
Пока оформят, пока то да сё, а там уже и никаких расходов государству:
«Вот она была – и нету!»
Так что не сегодня-завтра закроются мои глазоньки.
Сердечко встрепыхнётся последний раз и останутся только эти мои дурацкие тексты!
Да!
Мне 62!
А ведь жил же десятилетия под почтовым индексом: 620026!!!
Вот и открывается этот знак.
И стал я вспоминать, кого из великих Бог не наградил столь длительным пребыванием на планете.
Их оказалось так много и имена их столь значительны, что мне стало стыдно.
Ничего особенного я не сделал, чтобы вот так долго коптить небо.
Остаётся только одно.
Однажды моя внучка Марина собрала вкруг себя своих родных и близких – а было ей годика три – я сказала всем сесть на пол!
Расселись.
Сидят, молчат.
Она обводит всех внимательным педагогическим взглядом.
Наконец её спрашивают:
– Мариночка! Вот мы все сидим! И что теперь будем делать?
И трехлетняя малышка отвечает:
– Будем радоваться!
Вот и мне остаётся теперь только это: радоваться!
ВЕСНА ВОСЕМЬДЕСЯТ ВОСЬМОГО. СВЕРДЛОВСК. ПЛОТИНКА
После каждого нового митинга на Плотинке власти на том месте, где он проводился вместо плиточного покрытия устраивали… клумбы! С надписью «по газонам не ходить».
Поэтому митинги всё время мигрировали по территории Плотинки.
«Мой» митинг
Настал день «моего» митинга. Его решили проводить напротив нового Цирка на том самом месте, где за тридцать лет до митинга я сорвался и вместе со сломанной веткой упал на железобетонное кольцо, каковыми выкладывают строящиеся вновь колодцы. Кольца стояли друг на друге, из ребра каждого вертикально торчала скоба из стального прута, за которую кольцо цепляли крюком подъёмного крана. Дерево было высоким и располагалось среди этих вот штабелей колец. Мы присмотрели себе роскошную толстую ветку и качались на ней над кольцами. В какой-то момент ветка беззвучно отделилась от стола и мы вместе полетели вниз. Я фактически сел на ребро кольца, и мой копчик пришелся на самую высокую часть скобы (благо, что гладкую!). Сначала я просто не мог дышать. Держался руками за шершавое железобетонное ребро и не понимал где я и что со мной. Потом каким-то чудом я спустился с «третьего» «этажа» на «второй», соседнюю пару колец, поставленных друг на друга – всё это абсолютно безмолвно – затем на «первый» «этаж» и, наконец рухнул на песок рядом… Домой метров пятьсот я буквально полз на четвереньках. Младший брат следовал рядом, сопровождаемый еще парочкой «сорвиголов» из нашего двора на улице Карла Маркса 8. Вообще адрес у нас был такой: Карла Маркса 8 кв.8. То есть две восьмёрки присутствовали «пророчески» с самого начала. Я лечился от ушиба позвоночника три месяца. УВЧ, ванночки всякие, массажи, постельный режим… Впрочем режим этот был мне прописан большую часть детства… Еще раньше – в возрасте пяти лет на этом же самом месте я едва не утонул в одном из рукавов Исети, во время коварного весеннего таяния снегов, когда встав вроде бы на безопасный сугроб вдруг вместе с ним оказался в узком, но глубоком и стремительном потоке… Спасла меня осинка, лежавшая поперек рукавчика реки… А близко было!
Вот теперь на этом самом месте и проходил «мой» митинг. Митинг, на котором Виктор Суворов (был такой активист в Свердловске в восемьдесят восьмом году!) предложил мне сказать своё собственное слово. За полтора года до этого в Качканаре, в двух шагах от «своего» 33-его дома в пятом микрорайоне я написал по сути пророческую песню: «Разучившись скакать на конях». Вот её я решил здесь спеть. Собственно полочный фильм «Тайное голосование», частично показанный программой «Взгляд» открывается как раз моим выступлением на этом самом митинге, и пою я именно эту песню. Меня сразу после выступления предупредили о способе, которым меня скорее всего и будут убивать. Этого выступления и этой песни власть мне не простила уже никогда. Меня превратили в объект особой ненависти власти. Особенно отличались свердловские СМИ, которые и к месту и совсем не к месту поминали меня в самом негативном свете. Например в статье про доярок Свердловской области появлялся абзац «Ратушный на митинге сказал то-то, негодяй!» и затем, как ни в чем не бывало, продолжалась речь о надоях.
Первый социальный спектакль
О том, что редакция-постановщик социальных спектаклей находится в нашем дворе в подвале нашего «большого дома» я узнал именно тогда, когда они уже фактически закрылись и перебрались в другое место. А великое было совсем рядом!
Опишу две их наиболее яркие, запомнившиеся мне постановки.
Однажды на Плотинке в Парке камней появилась бригада «строителей» в ярких оранжевых комбинезонах. Они отгородили участок, трактор «Беларусь выкопал мгновенно яму, и началась какая-то строительная возня. Никто не обращал на них ни малейшего внимания. Люди сосредоточенно таскали бетон из небольшой бетономешалки в яму, что-то там делали. Несколько дней. И вот наступил вечер, когда бригада резко убрала строительные щиты, загородки и исчезла. Вечером потрясенные горожане могли наблюдать странное зрелище – нечто вроде театрального представления.
Группа девушек в белых одеяниях, сильно смахивающая на древнегреческих жриц со свечами водила хоровод вокруг ямы, оставленной строителями не зарытой, пела песни и проводила какие-то ритуалы. А затем город молнией облетел слух: «Вчера вечером в центре города похоронена Демократия». Утро следующего дня было ясным, безоблачным. Кавалькада черных «Волг» выстроилась вдоль Парка Камней на Плотинке. Над ямой молча стояла группа людей в черном. Затем они удалились. К яме подкатил другой трактор – тоже «Беларусь» и мигом закопал яму лежавшей рядом кучей земли.
Что открылось глазам руководителей? Всего навсего могила, где был выполнен железобетонный гроб со скульптурой женщины в позе покойницы, в венке, где по гречески было написано «Демократия».
Вечером город облетел еще один слух: «Сегодня утром в центре города власти закопали Демократию.
Второй социальный спектакль
Второй спектакль проходил прямо на центральном мостике «Плотинки» с которого мы в детстве рыбачили. В какой-то момент на этом мостике появился отряд малышей одетых весьма импозантно: в пионерских галстуках, в костюмчиках цвета хаки. В белых рубашечках. Один малыш ехал на автомобильчике, остальные – человек семь – шли строем. Один был с барабаном, один с флагом и еще один с пионерским горном.
Они по-военному прибыли строевым шагом в центр мостика и трубач стал трубить, барабанщик отбивал ритм, флагоносец высоко поднял флаг. Командовал ими малыш в форме офицера, в офицерской фуражке. Мигом собралась толпа вокруг столь необычной процессии. В это время рядом со зданием горно-металлургического техникума – он окаймляет Плотинку со стороны Площади 1905-го года, выстроилась большая серая группа молодых людей в форме десантников с автоматами наперевес. Скорее всего это были всё-таки муляжи.
Тем временем действие на мостике продолжалось. Внезапно командир скомандовал что-то и отрядик тут же замер в торжественном строю. Толпа вокруг не отрывала взглядов от малыша-командира.
– Га! – Закричал он, показывая вытянутой ручонкой в небо. Вся толпа подняла глаза к небу.
– Ага! – закричал «командующий» показывая ручонкой на Исеть. Все обратили взоры к каналу. И тогда от горно-металлургического техникума по склону с криком «уррра-а!!!» вниз к каналу устремилась большая группа десантников, вброд пересекла канал, выбралась на противоположный берег и через исторический парк и вверх по склону бросилась в сторону здания обкома комсомола и растворилась в квартале. В это время малыши с плотинки бесследно исчезли.
Вечером город облетел слух: «Сегодня штурмом форсирована Исеть и взят обком комсомола. В городе смена власти!»
Приложения:
1.
Разучившись скакать на конях и бросаться на шпаги…
…
Нет у нас баррикад! Красный флаг – только вывеска к праздникам!
Только в старом кино пули свищут и кони в галоп!
Но летя на закат мы становимся всё-таки красными!
Красный цвет – цвет сердец и отрубленных наших голов!
Я зову молодых: возводите свои баррикады!
И учитесь опять на скаку пули сердцем ловить
И перчатки швырять, и сражаться за правду – так надо!
А иначе, поверьте, наверно не стоит и жить!
Полный текст песни смотри в сборнике «50 моих самых самых…»
2.
Кустов Борис Валентинович (1950—2013) – российский кинорежиссёр, оператор документального кино.
Окончил Всесоюзный государственный институт кинематографии, операторский факультет (1974). Жил и работал в Екатеринбурге. Член Российской Академии кинематографических искусств «НИКА»
режиссер-оператор
1988 «Тайное голосование», Свердловская киностудия (по данным Википедии)
АРБАТСКАЯ
глава двадцать восьмая АРБАТСКАЯ
Стою на Старом Арбате. Рядом с домиком Пушкина. То есть с домом, который как бы связан с Пушкиным. Сегодня я считаю обращения. Что такое обращение? Это когда кто-либо явно притормозил, а то и вовсе изменил маршрут, чтобы вчитаться в то, что написано у меня на бумажке.
Есть нечего. Пить нечего. Жить не на что. Ну и хрен с ним. Сегодня считаю обращения. Исследую. Пытаюсь понять. Ничего особенного. Работа, как работа. Со своими специфическими рисками. Со своими особенностями и хитростями. Я пытаюсь найти текст, который заставит идущих мимо останавливаться и вставать в очередь. В очередь к моему объявлению. Вот например такой текст: «Продам последнюю рубашку!» Примерно три обращения за тридцать минут. И обязательно взгляд, ощупавающий мою грузную фигуру в неопрятном костюме, грязных ботинках, с позорящим звание гражданина полиэтиленовым, местами надорванным, пакетом. Я – позорище Старого Арбата. Его чернь. Его дно.
Пытаясь объяснить, что немецкая разведка не могла обмануть товарища Сталина, Виктор Суворов рассказал нам наконец, как попался «профессионал» Гиммлер, пытаясь затеряться в необозримых полях военнопленных. У всех одежда рваная, документы потёртые, размытые. А у одного солдатика формочка чистенькая чистенькая, новенькая преновенькая. А документики – новейшие! Новей не бывает: чистенькие, хрустящие, печати яркие отчётливые…
Суворов рассказал о немецком «профессионале», который пытался обмануть самого товарища Сталина. А заодно рассказал обо мне.
У одного не очень известного психолога, позиционирующего себя, как весьма состоятельного человека, ученики на тренингах и за их границами обсуждают планы ограбления «дорогого» «учителя». Мои ученики НИКОГДА и в мыслях не имели меня грабить. Моя нищета общеизвестна. Я настолько нищ, что даже самые нищие из моих учеников искали способ помочь мне: кто гривну находил, кто две…
Стою. Каждые полчаса я меняю свои каракули. Но читают плохо. Обращений мало.
Но я терпелив. «Художественная резьба по вашим мозгам». Обращений мало – три – четыре за полчаса. Меняю текст. Я заметил, что слова «Ваш» и «Ваши» увеличивают число обращений с 1—2 до пяти-шести! Еще бы парочку-троечку таких же слов в союзники… Уже потом, в век Интернета я смогу уверенно сказать: пиарятся совсем на других словах и образах. МаркетГрид специализируется на текстах типа: «Все в шоке!»
Но сейчас 1992-ой год. До стрельб на Центральном Московском полигоне ешё безумно далеко, и никто не знает, что будет дальше. Включаю слово «смерть». «Какой смертью Вы не умрёте в этом году?» Каждый второй тормозит и вчитывается. Смотрят на меня, потом на текст, снова на меня… и бегут дальше. Я прорвался к тексту-ключу!!! Теперь предстоит выработать технологию превращения обращений в заказ.
Рубль – это огромные деньги.
Выйдите на улицу и попробуйте заполучить один рубль с прохожего. Или доллар. Доллар – это фантистически громадная сумма. В 1991-ом году за один доллар я доехал до Свердловска из Перми. Ровно за один доллар!! Несущая способность этой валюты не может не поражать. Велика несущая способность и у рубля. Так что можете проверить: попытайтесь добыть один рубль на улице. Из прохожих. Например попробуйте обмен.
Из четырёх способов обеспечения выживания, обнаруженных дотошными экономистами самодостаточность, отъём, обмен и попрошайничество рекомендую на себе испытать два: попрошайничество и обмен. Подчеркиваю: не обман – рановидность отъёма – а именно ОБМЕН. Предлагайте прохожим купить у вас какую-либо вещь или продукт.
Попрошайки на углах, самых, прошу заметить, «аппетитных» углах центральных кварталов больших городов, хорошо знают, что рубль или гривну бросают предельно редко. Что в основном народ щедр на «серебро» – монетки весом в один и пять граммов – копейка и пять копеек. Порой могут бросить и десятчик – монетку жёлтого цвета. Этот маленький перезвон крошечных круглых слитков металла, эта «капельница» – весьма рискованное предприятие. Если вы без рук или без ног, страдаете очевидными физическими или физиологическими недостатками и ваш реальный внешний вид вызывает ужас – у вас есть небольшой шанс очень недолго «попастись» в этом «оазисе»…Но вскоре вам объяснят, что тут имеются свои «правила» и собственники территории и вам придется львиную долю «выручки» отдавать кому-то с ногами и с руками, а иначе вас вежливо, но уж очень настойчиво попросят. Если же вы пытаетесь что-либо продавать, вас попросят гораздо быстрее и не совсем вежливо, а точнее – совсем не вежливо. Если же вы займётесь тем, чем занимаюсь я – исследованиями – то очень скоро к вам начнут с невинным видом подходить «проверяющие». Помните! Встав в центре города вы попадаете под объективы множества глаз. Вы их не видите, а они вас видят! Они вычисляют вас почти мгновенно. И так как вы вторглись на «чужую территорию» вас начинают вытеснять. Поэтому среди прочих забот первостепенной является задача в максимально сжатые сроки объяснить «хозяевам», что:
а) я им не опасен
б) я не претендую на их доходы
в) я им не конкурент
г) я не от спецслужб
д) я здесь на крайне непродолжительное время и вскоре уйду сам
Если это удаётся, я могу работать спокойно.
Ко мне тут же теряют интерес.
Но если хоть один прохожий вдруг даст мне деньги, мною незамедлительно заинтересуются на полную катушку.
Если я совершил обмен, то я «отнял» тот самый рубль у «них», ибо всё превосходно контролируется, и ни одна копейка не должна пролететь мимо их карманов.
Вот и попробуйте заработать хотя бы один рубль, стоя на улице!
Помню в Перми мне нужно было прорваться в Свердловск, а деньги, как всегда, кончились.
И тут меня осенило, что я могу сочинять четверостишия и сонеты.
Я быстренько изготовил на обрубке найденной коричневой гофры – останков коробки для продуктов – объявление:
«Хотите поздравить кого-то стихами? Это ко мне!»,
Обрубок прицепил себе на спину и стал прогуливаться по улице – скверу – что напротив вокзала.
Денёк был погожий.
Обращения я всегда считаю.
Их было крайне мало.
А уж заказов не было и в помине.
Но я твёрдо решил отработать так три часа.
Вскоре ко мне подошёл наряд милиции.
Проверили документы – благо с ними всё было в порядке – и задали вопрос:
«Это что ещё такое?»
– «Надо же как-то уехать!» – отвечал я устало и зло.
– А сколько стоит поздравление? – спросил старшой.
– Как раз стоимость билета до Свердловска в общем вагоне!
Он порылся в кармане, извлёк мятый доллар и через пять минут он счастливый уносил сонет для своей возлюбленной, а я стоял в небольшой очереди в кассу.
Теперь, спустя годы я могу уверенно сказать: мне фантастически повезло.
Это был едва ли не единственный случай успешной реализации умения складывать сонеты.
Стоило годы посвятить литературным опытам, чтобы однажды укатить в Свердловск из Перми за доллар!
Но вот, стою на Арбате.
Внутри меня звучит смертельным набатом:
Офонареть! Я снова на Арбате!
Во мне просыпается древний голодный хищник.
Я обязан добыть пищу в отравленном городе, сильно смахивающем на валютную проститутку. Вокруг меня суета сует и томление таки духа. Я – монстр.
Но внешне я совершенно заурядный бомж на грани попрошайничества и обмена. Я обмениваю нематериальные ценности на рубли. То есть на пищу и дорогу. Кроме всего прочего от меня несёт чесноком.
Чеснок – величайшее изобретение человечества. Его главная задача не защита от тьмы весьма опасных тварей, а тотальная защита мужчины от одной единственной твари на свете. От женщины. В отличие от многих я исследовал этот тип хищника и могу уверенно сказать – никого более опасного на свете нет. Поэтому усилим текст Суворова: «вам улыбаются – это опасно!»
Вам улыбается женщина – это смертельно опасно!
Мои тексты направлены в основном в головы женщин. Во-первых мужчины менее платёжеспособны. Во- вторых женщины платят за своё «хочу». А вот мужчины платят за «хочу» своих женщин. Это совершенно разные виды мотивировок. Искусство продажи товара женщине – это искусство разбудить в ней её самое тайное и мощное – «хочу!»
Искусство продажи товара мужчине – это искусство убедить его, что этот товар хочет именно его женщина.
Стою на Арбате. Тепло. До начала зачистки Арбата милиционерами со служебными собаками еще три часа.
Нет денег. Нечего пить и есть. Я исследую тексты на пробивание сознания спешащего мимо человека. У меня есть только секунда на захват внимания. Затем – когда оно уже захвачено – еще секунд пять на превращение любопытства в интерес.
Арбат еще не заставлен дурацкими палатками и ларьками матрёшечников. Здесь много самых разных мастеров, умеющих творить совершенно невероятные вещи. На Арбате с обыденным не удержишься. Требуется максимальная новизна и нетривиальность. Всем этим я обладаю с избытком. Но сегодня я не зарабатываю. Сегодня я изучаю. Свои тексты. Себя. Арбат. Идущих мимо людей. Женщин.
Продолжение будет потом если автор его добудет потом.
БУДУЧИ ЗАЧАТ
Глава двадцать вторая: Будучи Зачат
Будучи зачат в условиях передвижного «театра заключенных», колесившего по лагерям Колымы, с момента зарождения и почти до самых родов я путешествовал. Когда выдавалась свободная минутка мама и отец пели вместе какие-то свои песни. Пели они вместе и в дороге. Я слышал. Много лет потом я не мог понять, почему именно в дороге, в движении рождалось большинство моих песен. Мне было неважно, в чем именно ехать. Но как только вагон или автомобиль трогались, во мне начинался процесс перехода в особое состояние внутренней самоотрешённости и появления в моем сознании текста и музыки.
В утробе моим текстом была мама, а моей музыкой был отец. Композитор, аранжировщик, виртуоз, владевший десятками музыкальных инструментов. Мама уверяла меня, что он свободно играл на любом инструменте. Но особенно любил виолончель.
Впрочем там, в «тюремном театре», он был дирижером и руководителем оркестра. Мама уже тогда писала прекрасные стихи. А ещё больше она читала стихи великих мастеров. Пушкин, Лермонтов, Некрасов, Тютчев, Фет, Бальмонт, Анненский, Блок, Маяковский, Есенин, Уткин… У неё была просто феноменальная память на тексты. Когда мне довелось познакомиться с человеком, знавшим наизусть почти всего Маяковского, я не удивился. Мама знала его всего. По крайней мере всего опубликованного. В тюремном театре она как раз и была штатным чтецом, исполнительницей стихотворений. Читала она превосходно. Залы буквально рыдали. Уже в последние годы жизни она вела небольшой курс радиопередач о поэтах на Свердловской радиостудии. Сохранились некоторые передачи. Так что при желании можно будет и послушать её чтение стихотворений.
Удивительно, но лучшие мои песни написаны на два голоса – мужской и женский. Почти не сохранилось таких фонограмм, где я пою песню вдвоем с кем-нибудь. А было!
Но сегодня я о дорогах.
Итак, еще в мамином животике я покатался по Российской «глубинке», по её первородным местам. Холодным летом 1953 года я был перевезщен мамой из Колымского лагеря в Магадан (первый большой город в моей жизни!), затем в порт Ванино, далее – морем же – во Владивосток, и уже из Владивостока поездом (эшелоном с демобилизованными солдатами) в Свердловск. Путешествие длилось полмесяца, или даже чуть больше. И, наконец, я попал в наш дом на Карла Маркса 8. Вообще-то эта улица до революции именовалась Крестовоздвиженской, но узнал я это уже значительно позже. Для меня Карл Маркс с самого раннего детства был конкретным явлением – улицей моего детства. Возможно поэтому я всегда относился к нему с огромным уважением и восторгом. Теперь наступил длительный период в восемь лет относительно «неподвижного» проживания в одном месте. Нарушали это состояние «недалёкие» вылазки в форме поездок в летние и – позднее, в зимние – пионерские лагеря. А именно – в Сухой Лог, в Сысерть. Еще припоминаю поездки на автомашинах в лес за опятами с тётей Роной. В лагерях я проводил четко с шести лет по две-три смены. Еще были поездки с мамой – но непродолжительные и буквально в пригороды.
Через восемь лет в 1961-ом году мы с дядей Мишей сели в самолет Ил-18 и перелетели за четыре часа из Свердловска в Краснодар. В то лето это был не последний перелет. На Ли-2 я был затем отправлен в пионерлагерь под Адлером, где провел дивную смену. А еще мы жили в Варениковской, куда из Краснодара переместились по автотрассе. Осенью мама вернула нас через Москву в Свердловск (Миша уехал намного раньше – он провел отпуск в Адлере). Спустя три года началась эпоха ежелетних поездок в Слюдорудник под Кыштымом в Челябинской области. Но если смотреть правде в глаза, то до 1969-го года я никуда далеко не ездил. Только Слюдорудник и Светлый. То есть между большими переездами был отрезок всё в те же восемь лет. В 1969-ом году я убыл жить в Краснодар.
Надвигалась пора больших потрясений и перемен в моей оседлой – как ни крути – жизни.
В Краснодаре я прожил почти год. Последние четыре месяца – абсолютно самостоятельно. Потом я вернулся в Свердловск и поступил в ССТ. Через год в 1971-ом я съездил на месяц по путевке от ССТ в Анапу. Ехал поездом через Волгоград. В пути вел дневник. Обратно возвращался тем же способом и по той же дороге. Помню, с какой ностальгией я миновал и Краснодар и Кыштым… И еще через год я по собственной инициативе убыл в Вооружённые Силы «отдавать долг»… Это была поездка длиной в девять тысяч километров туда. Через два года я слетал в отпуск (перелет Хабаровск-Свердловск на Ту-104) и далее в самоволку в Архангельск – по студенческому Юры Мещерякова – на три дня (перелет на Ан-24 и туда и обратно через Котлас! – через десять лет в нем я стану офицером и вволю постреляю из Пистолета Макарова!), и, наконец – обратно все тем же Ил-18-тым. А еще через год эшелоном от Владивостока до Свердловска, а затем через Дмитров под Москвою и Москву в Архангельск…
С 1975-го по 1983-ий восемь лет я жил в Архангельске. С 1978-го по 1981-ый я часто бывал в командировках в Москве. Эта дорога – Архангельск – Москва – Архангельск одно время была моей самой частой спутницей. Но кроме этого с 1975-го по 1981-ый дважды в год я неизменно бывал на сессиях в Ленинграде. Причем весной 1981-го года мне довелось там пожить пару преддипломных месяцев. Дорога Архангельск-Ленинград (авиа, а иногда и ЖД через Вологду) стала моей личной «дорогой жизни». С 1978-го года продукты с полок магазинов в Архангельске начали стремительно исчезать. Мяса практически не было. Как, впрочем, и колбасы. Поэтому именно в Ленинграде я систематически затаривался колбасой и мясом – вез себе, друзьям, знакомым… В те дни каждый использовал любую возможность подкормить семью… С 1983-его по 1985-ый я в Фоминском Вилегодского района Архангельской области… Учительствую в местной школе. Летом ездим в Архангельск. А в 1985-ом уезжаю в Свердловск. Откуда перебираюсь на постоянное место жительства в Качканар… В 1986-ом году весь июнь провожу с семьёй в Феодосии… Здесь я проживаю «Поэму о втором отряде»… 1987—88 годы – частые поездки из Качканара в Свердловск, Москву и Ленинград… В 1988-ом году поездка на Игру в Сочи. Летел через Симферополь, и далее в Краснодар через Керченский пролив автобусным рейсом, и там уже полюбившейся железной дорогой…
Накатывались смутные девяностые с множеством поездок по стране. География моих перемещений в 90-е просто невероятная. От Ашхабада до Соловецких островов и от Калининграда до Южно-Сахалинска… По хорде Сурмико мы перемещались от Находки до Ленинграда. Иногда бешеный ритм жизни был таким – ночь в пути – рабочий день в громадном городе – и снова вокзал… И всё время школы, школы, школы… Игры, игры, игры…
Собственно о чём это мы? Да о том, что мне с зарождения присуще подсознательное желание перемещаться в пространстве. При этом именно в моменты перемещений я испытывал максимальный комфорт от пребывания на планете. То есть движение – это то, что мне просто присуще. Не потому ли из всех видов спорта больше всего меня привлекал именно марафонский бег? Многие годы я ежедневно пробегал по десять, пятнадцать, двадцать километров. В 1969-ом году мой годовой набег дошел до семи с половиной тысяч километров. В 1970-ом я приближался к девяти тысячам километров… В общей сложности с 14 до 17 ти с половиной лет я «набегал» половину земного экватора…
При этом я никогда не испытывал дискомфорта от трудностей и рисков, неизбежно сопровождающих походы, пробежки и поездки. В вагонах поездов дальнего следования я провёл так много времени, что это уже можно считать маленькой параллельной жизнью… И вот теперь меня осенило, что я по своему духу – кочевник. Не скотовод, не землепашец, а именно кочевник. Ведь даже деление всех типов образования на два основных – академическое и лицейское (перипатетическое) – это деление на кочевников и оседлых. В моей личной жизни случилось так, что даже когда я готов был жить на одном месте (Фоминский) мне этого не позволили обстоятельства места и времени. Бог видимо хотел, чтобы я путешествовал. Вот из этих бесконечных странствий я и «привёз» больше тысячи своих песен… Собственно это всё, что у меня есть… И ещё воспоминания о фантастически красивых людях, о людях потрясающих, запредельных, почти космических… И я не знаю, как это передать словами… Так скуден мой запас слов, так невыразительна моя речь… Но как истинный Олиго, я буду стараться. Чтобы Вам, дорогой мой читатель, досталась хотя бы доля этих ощущений от себя, от планеты и от века, в котором довелось нам жить…
ВНЕ ТРУДОВОЙ КНИЖКИ
Если считать началом трудовой деятельности ночные дежурства в Музее Горного Института в Свердловске, то я работаю с пяти лет. Если признать за работу разноску почты в течение месяца летом 1964-го года в Слюдоруднике – то я тружусь с одиннадцати лет. Если считать за работу обучение других детей шахматам, то с десятилетнего возраста и по сей день я тружусь непрерывно. Понятно, что в Трудовую Книжку попало далеко не всё. Например Игра в Урае на базе «Золотое Дно» вне Трудовой, но Игра такая была, длилась четыре дня, в ней принял участие весь административно-командный цвет Урая, на ней была выработана и принята официальная Концепция Эксперимента в Урае, и вёл я её как Ведущий Игротехник. Но зачем отражать в Трудовой книжке такие мелочи? Не нашла в ней отражения и Игра на базе пионерлагеря «Северный» под руководством Юрия Васильевича Крупнова, которую он совместно с методологом Дмитриевым успешно мне проиграл. Сейчас на ЮТьюбе выложен небольшой фрагмент той игры – моё на ней выступление. Именно там, на этой Игре Ю. В. Крупнов заявил дословно: «для нас Урай – это Ратушный, а Ратушный – это Урай». Поставив по правую руку от себя В. Белича, а по левую – В. Николина, проведя глубокую «разведку» в логове игротехников на улице Герцена в Москве, проведя недельную штурмовую подготовку педагогического коллектива УПВО к той Игре, на ней я одержал разгромную победу над «цветом игротехнической мысли» Москвы. Той победы москвичи мне не простили уже никогда. Именно из-за этого события они травили меня истошными воплями и глупейшими текстами в самых различных изданиях. Но в Трудовой моей Книжке об этом снова ни словечка. Ни единой запятой!!! На суде в городе Качканаре, когда судья признала наличие у меня «высокого интеллекта» (там в рукописном Решении выданном мне на руки сразу же, так и было сформулировано: «учитывая высокий интеллект ответчика») среди прочих суду было предоставлено письмо-справка от Л. Пауковой – руководителя Департамента Образования ХМАО – о том, что несколько лет я был настолько загружен важной работой для образования округа, что не мог найти пяти минут для контрольного звонка в Качканар! Но Трудовая Книжка не сохранила следов столь высокой занятости. Копию того письма я однажды опубликовал на ХайВее, так что можно и поискать и почитать на досуге. К делу документ был приобщен.
На фотографиях можно видеть меня преподающим шахматы в шахматном кружке в Доме Культуры Соломбальского ЛДК в 1975-ом году. Об этом Трудовая Книжка не сообщает ни слова. А рядом фото того, как мы с Павлом Михайловичем Зарубиным даем шахматный сеанс одновременной игры в Зоне (исправительно-трудовой колонии общего режима) именуемой в народе «Конвейер», в Архангельске. Можно ли считать работой культурное мероприятие для заключенных? Мне кажется: да! Но Трудовая вновь не отражает ничего!
И таких эпизодов и моментов в моей жизни – море! Преподавал год в Архангельском мединституте – вел семинары, в Трудовой не записано!
Работал в две смены на СЛДК и СЦБК одновременно – Трудовая ни гу-гу!
Так и прошла жизнь. Так и получил я главное доказательство собственной олигофрении. Надо ж было быть таким идиотиком, чтобы отработав непрерывно пол столетия иметь менее 25 лет трудового стажа!!!
Ну вот: пишу это и многое другое, набрал на Хайвее 1947 топов при двух с половиной тысячах публикаций а в Трудовой Книжке вновь ни денечка! Напишите две тысячи материалов и тогда поймёте, сколько времени это занимает на самом деле. Пришла пора пенсии и тут я выяснил, что оказывается самый главный труд – это записи в Трудовую вносить своевременно и только тогда может быть пенсию назначат. Мне начислили 19 лет стажа и дали самую мизерную – тысяча гривен – то есть четыре тысячи рублей. Вот на это и живут две мои крохотули, впрочем скоро обещают урезать (чуть ли не по требованию МВФ!!!) и это! А всё просто: не ожидал я, что доживу до пенсии. Столь долгая жизнь мною не предусматривалась и не проектировалась. Что еще раз говорит объективно о моих реальных умственных способностях…
ВОКЗАЛЫ
КАЗАНСКИЙ ВОКЗАЛ
Мы всей семьёй едем из Архангельска домой. Вся семья – это Люба, Володя, Светлана и я. Происходит это летом 1989 года. Свете – 11 лет, Володе уже 13. Мы прибыли к камерам хранения минут за пятьдесят до отправления поезда. И вот тут всё и началось. Ячейка не открывается. Наша, самая надежная ячейка в нашей самой надежной в мире камере хранения не открывается. Мы в прохладном подземелье, вокруг нас стоят стеллажи таких же точно ячеек. У всех они открываются, а у нас – нет. И у администратора какой-то странный перерыв. В общем мы провозились с этой непокрной ячейкой минут тридцать. Наконец все открыто. Поезд уже должен быть подан. Поезд Казанский вокзал Москвы – Свердловск. С кучей вещей мы вчетвером бежим по ступеням вверх, вверх… Наконец мы наверху, на площади перед перронами во внутренней части вокзала. Я тащу самые большие кульки и сумки, штук пять, по паре тащат Люба и Володя. Светланка тащит две небольшие. Опережаю своих. Бегу. Оглядываюсь: все бегут друг за другом в таком порядке: Володя, Люба, Светланка. Наш поезд похоже самый крайний. Минуем один перрон, уходящий перпендикулярно нашему маршруту вглубь, второй, третий…
Вот и наш состав. Бежать далеко не надо – наш вагон второй от хвоста поезда. А поезд и стоит к нам хвостом. Подбегаю. Рывком выхватываю одной рукой билеты и сую проводнику. Хватаю свою ношу и в вагон, в пятое купе… За мной протискивается Люба, за ней – Володя… Садимся. Закидывая вещи под нижние полки и наверх… И тут до меня доплывает: Светланки нет!!!
– Где Света?
– За мной бежала, – отвечает Люба.
Выскакиваю на перрон. До отправления минут пять- семь. Светланы нет!
Мчусь по перрону к вокзалу. Площадь. Море людей. Туда-сюда, многие спешат, бегут, торопятся. Светланы нигде нет!!
Возвращаюсь к вагону.
– Не прибегала? – спрашиваю у вышедшей наружу Любы. Она растерянно мотает головой.
– Куда она делась?
– Ты чего такой бледный, – спрашивает она.
В отличие от неё я этот вокзал знаю не понаслышке. Как и множество других железнодорожных вокзалов России. Московские бандитские вокзалы – самые бандитские из всех бандитских вокзалов. Пощадь трех вокзалов в Москве – это сосредоточие криминала со всей страны. Здесь все вымазано соплями и спермой криминалитета. Здесь каждый метр обильно полит слезами ограбленных и обманутых, кровью избитых, блевотиной перепивших. Здесь нельзя зайти в туалет не рискуя головой в прямом и переносном смысле. Здесь запросто могут украсть человека.
Оттого я и побледнел. Только что моя дочь была с нами, а теперь перед нами огромный, битком набитый народом вокзал, где смешались в кучу языки и народы мира, и он забрал мою дочь себе…
И тут я очнулся – поезд тронулся.
И тогда я запрыгнул в вагон и решительно оторвал ручку стоп-крана… Поезд встал.
Конец ознакомительного фрагмента. Получить полную версию книги.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/aleksey-ratushnyy-21/vospominaniya-oligofrena-ya-samoe-fantasticheskoe-pre/) на ЛитРес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
Если текст книги отсутствует, перейдите по ссылке
Возможные причины отсутствия книги:
1. Книга снята с продаж по просьбе правообладателя
2. Книга ещё не поступила в продажу и пока недоступна для чтения